В далёком 1955-м году наша семья переехала в Сибирь, в Омскую область, в глухую таежную деревню на границе с Казахстаном. Мне было в ту пору три года, моей сестре пять лет.
Конечно, всю эту информацию я знаю со слов мамы. Мои личные воспоминания начинаются только с пяти — шести лет, да и то обрывочные.
Деревня находилась недалеко от посёлка целинников, который строился на опушке леса, на берегу большого озера, на границе с бескрайней казахстанской степью. Наша семья попала в первую партию переселенцев, которая должна была начать строительство нового целинного совхоза. Когда в новом посёлке появились первые сборные «финские» дома, родители получили ключи от своей уже квартиры. До этого квартировали в лесной деревне. Мы жили в одной половине двухквартирного дома, во второй половине была библиотека. Библиотекаря не было. Книги были свалены в кучи в комнатах, стеллажей не было, по крайней мере, я их не помню. Взрослые работали в поле от зари до зари, им было не до книг. А когда в посёлке узнали, что в библиотеке нет ни одной детской книжки, интерес к библиотеке пропал и у детей. Поэтому я считал книги собственностью нашей семьи и безраздельно хозяйничал в импровизированной библиотеке. Я любил искать книги с картинками и иллюстрациями, и очень хотел научиться читать и писать.
Вскоре сестре исполнилось 7 лет, и она должна была пойти в первый класс. Мне тогда было пять лет, и оставлять меня одного дома было нельзя. Детских садов то время ещё не было, поэтому взрослыми было принято решение возить меня в школу вместе с сестрой. В нашем посёлке в то время было не более 10 двухквартирных домов и несколько индивидуальных построек. Детей было мало, вместе с нами в школу ходили ещё три школьника. Но я помню только двоих, одного мальчишку и соседскую девочку. Само — собой, в первый класс меня не взяли. Меня усадили на заднюю парту, вручили карандаш и тетрадь и строго — настрого наказали не шуметь и не баловаться. Шёл 1958 г., тяжелое для нашей страны послевоенное время.
Школа находилась в деревне, в 4,5 километрах от нашего посёлка, в обыкновенном деревянном доме. В одной из комнат жили хозяева дома. Хозяйку звали бабушка Зина. Она кормила нас вкусными обедами, жарила пирожки и булочки. Как звали хозяина дома, я, к сожалению, не помню. Это был молчаливый инвалид войны (хромал на одну ногу). Он рубил дрова, топил печь и выполнял всю мужскую работу. Мы его побаивались, но уважали. Продуктами и дровами, а также транспортом, обеспечивал совхоз.
Бабушка Зина нас баловала, а её муж строго на нас покрикивал, чтобы мы не баловались. Двое их сыновей погибли во время войны, и бабушка Зина всю свою любовь отдавала нам. Своих внуков у них не было.
Учебный класс находился в самой большой комнате. Помню четыре ряда парт, для первого, второго, третьего и четвёртого класса. В каждом ряду также было по четыре парты. В каждом классе было всего по несколько учеников. Например, в первом классе было всего двое, плюс я. Деревенские дети приходили в школу сами, а нас, совхозных, собирала по домам учительница. После уроков, вечером, развозила по домам. Летом совхоз выделял телегу с лошадью, зимой нас возил трактор на санях-волокуше. Помню на санях было много сена, и мы, закутанные в какие-то полушубки, овчину, перетянутые крест-накрест какими-то платками, шалями, плотно прижимались к нашей второй маме, нашей первой учительнице.
А теперь самое главное.
Мою первую учительницу звали Марья Степановна. Не Мария Степановна, а именно Марья Степановна. Она жила в комнате при школе, в том же деревенском доме и часто во время непогоды оставляла нас, совхозный детей, у себя. Бабушка Зина очень вкусно готовила, и нас в те голодные послевоенные годы, частенько подкармливала, давала на дорогу пирожки или булочки. Мы в то время не понимали, почему глядя на нас бабушка Зина иногда плакала. Это уже потом, когда я повзрослел, мама многое мне рассказала.
Война исковеркала много человеческих судеб. Бабушка Зина с мужем так и не дождались своих сыновей с войны, не познали радости иметь своих собственных внуков. Страшным катком прокатилась война и по судьбе Марьи Степановны. Она с маленькой двухлетней дочкой попала под бомбёжку под Харьковом, там же, у небольшого украинского села, осталось и детская могилка.
Мужа с войны она не дождалась. На все её запросы приходил ответ: «пропал без вести». И всю свою нерастраченную любовь Марья Степановна отдавала нам, поселковым и деревенским детям. Нас она любила какой-то особенной любовью. Когда я вспоминаю её ласковый, мягкий голос, тёплые руки, вспоминаю всё, что она сделала для меня в те годы, на глазах накатываются слёзы благодарности.
Я обязан Марье Степановне жизнью. Несколько раз она вытаскивала меня с «того света», в буквальном смысле этого слова.
Однажды зимой за нами пришел из посёлка трактор. Марья Степановна, как обычно вместе с бабушкой Зиной, собрала нас, одела, укутала, усадила в сани-волокушу, села сама, обняла нас, прижала к себе, и мы отправились в посёлок.
Шел снег и неожиданно разыгралась пурга. Да такая, что в одном метре ничего не было видно. Вдруг двигатель трактора заглох, тракторист долго ввозился с мотором, но ничего сам сделать не смог. Подошел к Марье Степановне и сказал, что нужно идти в посёлок за помощью. Через какое-то время принёс из кабины верёвку, мою сестру и соседского мальчика обвязали верёвками, концы которых привязали к поясу Марьи Степановны. До посёлка было около 3 км, а до деревни около полутора километров. Марья Степановна решила возвращаться в деревню по следам от трактора. Меня она несла на руках. Всё это я сейчас знаю из рассказов мамы.
Как Марья Степановна смогла с тремя детьми в тридцатиградусный мороз через сильнейшую пургу дойти до деревни, осталась загадкой для всех взрослых жителей и деревни, и посёлка.
Ведь тракторные следы замело через несколько минут.
Я знаю только из рассказов мамы, что нас всех обмороженных, но ещё живых, деревенские женщины оттирали снегом, и возились с нами до самого утра.
В то время медицины ни в посёлке, ни в деревне не было, только деревенские бабки — знахарки.
Через несколько дней пурга стихла, и в деревню из посёлка на своем тракторе пробился наш отец. Сестру отец забрал домой, а меня Марья Степановна не отдала. Говорят, что у меня был сильный жар, я бредил и плакал, и, как говорили деревенские, «был почти уже не жилец». Но Марья Степановна меня выходила, конечно, с помощью бабушки Зины и деревенских женщин. Тогда люди были намного дружнее и добрее.
Через месяц с небольшим, меня ещё слабого после болезни забрали родители, и уже дома мама откормила меня и поставила на ноги.
Марья Степановна каждый день заезжала к нам, привозила гостинцы от бабушки Зины и деревенских жителей. Сейчас я с ностальгией вспоминаю, что в то время люди жили одной большой семьей. И радость, и горе каждого считалось делом общим. К сожалению, эти традиции постепенно утрачиваются. Но это лирическое отступление.
Вскоре я опять отправился с сестрой в школу на свою парту, теперь уже заставленную вкусными пирожками и булочками.
Марья Степановна, как я сейчас понимаю, была учителем от Бога. Как у неё получалось в одном помещении вести уроки сразу в четырёх классах, да так, что всем было интересно, не знаю. Но мы учились очень прилежно. Ни у кого из нас даже мысли не было чем-нибудь огорчить нашу вторую маму. Авторитет Марьи Степановны даже среди взрослого населения был безграничным. К ней шли женщины со своими проблемами, её слушались мужчины.
А мы были обыкновенными детьми, и соответственно возрасту бегали, прыгали, играли, баловались, частенько нарушая родительские запреты.
Но больше всего мы боялись, что родители пожалуются на наше поведение нашей Марье Степановне. Лично я боялся этого даже больше, чем отцовского ремня. Слова мамы, что она все расскажет Марье Степановне, безоговорочно завершали любые наши проделки и шалости.
Закончился мой первый неофициальный год учёбы. Я уже свободно читал и писал, решал несложные задачи, но семи лет мне ещё не было. Я был маленький и худенький. Когда я смотрю на свою фотографию тех лет, то мне становится и смешно, и грустно. Ну как бы то ни было, в конце лета отец повёз меня в Омск, в областной Отдел образования с заявлением о досрочном зачислении меня в первый класс. Помню огромный кабинет, седого мужчину, много столов, за которыми сидели женщины. Прочитав заявление, мужчина спросил у меня:
— какие буквы знаешь? -И подал мне газету. Я прочитал название газеты и стал читать колонку, напечатанную мелким шрифтом. Мужчина остановил меня и спросил, что я сейчас читаю. Мой ответ шокировал всех присутствующих, несколько женщин даже удивлённо привстали. Я сказал, что читаю «Войну и мир» Толстого. Отец пояснил, что в нашей поселковой библиотеке нет ни одной детской книжки. Вскоре в посёлок привезли детские книги, стихи, сказки с красивыми иллюстрациями. И главное, что я стал официально учеником первого класса начальной деревенской школы. Марья Степановна занималась с каждым своим учеником, и плохих учеников у неё не было. Нам было стыдно плохо учиться и чем-то огорчить нашу Марью Степановну.
Вероятно, что с тех времён в моей дальнейшей учёбе и в жизни, самый плохой отметкой стало тройка. Тройка была за какими-то пределами, за какой-то гранью стыда и совести перед моей первой учительницей.
Закончился первый официальный учебный год. Наступило лето. Как я уже упоминал, все взрослые работали от зари до зари, а мы были предоставлены сами себе. Конечно, нам категорически запрещалось самим без взрослых ходить в лес и на озеро. Но мы эти запреты часто нарушали, так как всегда находился заводила из ребят постарше.
Между посёлком и опушкой леса было посажено капустное поле. А на опушке леса привольно раскинулись заросли дикой малины. Между малиной и родительскими запретами, конечно, мы выбирали малину. В один из летних дней трое мальчишек, в том числе и я, отправились в лес. Малины было много, и мы постепенно уходили все дальше и дальше в лесную чащу. Неожиданно на противоположной стороне одной из полян, из зарослей малины поднялся огромный медведь. Он стоял на задних лапах и спокойно смотрел на нас, слегка наклонив голову. Возможно, он чувствовал, что от нас не исходит никакой опасности, возможно, не был голоден, а может просто понимал, что передним маленькие дети. Он за нами просто не погнался, и даже не зарычал. Ведь иногда животные бывают умнее, чем некоторые люди.
Нас было трое, и мы бежали через капустное поле так быстро, как никогда в своей жизни больше не бегали, (так нам тогда казалось). Только из-под ног отлетали кочаны капусты.
Новость, что в окрестностях посёлка и деревни появился медведь взбудоражила всё взрослое население. Собралась группа охотников, медведя выследили и застрелили. А я долго плакал, жалея большого и доброго медведя, который нас пожалел и не съел.
После этого случая Марья Степановна все летние каникулы провела с нами, поселковыми детьми. Деревенские тоже прибегали, хотя в деревне работы летом хватало всем, и взрослым, и детям. Марья Степановна читала нам книги, придумывала различные игры. Словом, уже в то время организовала по собственной инициативе для детей «площадку выходного дня», как это сейчас называется.
Но всё равно мы умудрялись находить себе приключения и попадать в различные неприятные ситуации.
Как-то вечером ребята постарше пошли купаться на озеро, и мы, несколько мелких ребятишек, увязались за ними. Раньше я плескался возле берега, так как плавал ещё плохо. Но в тот день, даже не знаю почему, заплыл на глубину. То ли вода была холодная, может я слишком долго пробыл воде, но у меня судорогой свело ноги, и я пошёл к одну.
Как меня спасали, как я оказался в доме у Марьи Степановны, я не знаю. Знаю только, что моему отцу она меня не отдавала, пока я не выздоровел. И так она относилась не только ко мне, но и ко всем ребятам. И делала это без всяких приказов, только по велению своего большого доброго материнского сердца. Как я потом узнал, что в тот раз она даже не поехала на могилку к дочери, хотя билет был у неё уже куплен.
Невозможно перечислить все, что делала для нас Марья Степановна. Но осознать в полной мере и оценить, я смог только когда стал взрослым. И почему-то сейчас, хотя прошло уже более 60 лет, меня не покидает чувство какой-то до конца неосознанной вины, смешанной с чувством огромной благодарности, за её отношение к нам, за её любовь, самопожертвование, за всё хорошее и светлое, что она вложила в наши простые детские души.
И я бы написал огромными золотыми буквами на всех материках и континентах: «Будьте благословенны в веках, наши дорогие Учителя!»
М. И. Литвишко.
х. Троицкий. 2023 год.
ПРОЗА
